Аромат духов парит в комнате, череп утопает в черном бархате на комоде, рядом разместились массивные украшения и изящные летние шляпки, тысячи маленьких лучиков исходят от лампы, отражаясь от зеркал — маленьких стекляшек в резных, расписанных рамках, тонкое кружево ласкает нежную кожу бедра девочки, выгнувшей спину и запрокинувшей голову наверх, «как Марлен Дитрих», в полупрозрачном черном пеньюаре и с широко расставленными ножками в изящных маленьких туфельках на высоких каблуках… Мать фотографирует свою одиннадцатилетнюю дочь. Щелк..
«О нет, не улыбайся. Улыбки — это так глупо. Только для свадеб»Тонкая грань между искусством и детской порнографией — тема интересная и актуальная, особенно если история рассказана женщиной, которая сама пережила то, что представлено в фильме. Ева Йонеско покажет нам несколько лет из своей жизни — девочки, покинувшей детский мир, ставшей чужой в нем, но так и не вступившей во взрослый, и ее матери, вечному капризному ребенку и человеку искусства Ирине Йонеско, живущей в своем слегка извращенном мире, пропитанным декадансом и стилем начала XX века.В этой комнате пахнет сухими цветами и женскими духами. В этой комнате пахнет старыми портьерами и пылью, намертво впитавшейся в обивку софы. Осколки света впиваются в рыхлый бархат, путаются в светлых кудрях. Жемчужные нити скользят по гладкому, хрупкому, бледному телу. Детские пальцы обвивают белоснежный череп. Пеньюар задирается, оголяя бедро. Щелчок. «Раздвинь ноги. Еще больше». Щелчок. «Это красиво». Ребенок старательно раздвигает тонкие ноги в ярко-красных чулках. «Убери руку оттуда. Не думала, что ты с комплексами». Ребенок принимает нужную позу. Ждет щелчка затвора, как доказательства, что все сделано правильно. Ребенок следит за мимикой матери, стоящей по ту сторону объектива. Старается считать эмоциональный посыл. В этой комнате пахнет опиумом и пороком. В этой комнате пахнет нереализованными амбициями и искусством. В этой комнате пахнет смертью. Здесь два мертвых человека. Но на самом деле никто не умирал.
«Смерть — это праздник»«Фотография — вызов вечности» — говорил Жорж Перек, не уточняя при том, кем этот вызов должен быть брошен — фотографом, моделью, мыслями, зафиксированными светочувствительным материалом или случайным стечением обстоятельств. Но вызов быть должен. Вечность холодна и расчетлива, ей нет дела до кровных связей, материнской любви, в ее системе не действуют традиционные законы и нормы морали. И если для того, чтобы не оказаться в полном забвении, нужно будет толкнуть своего ребенка за черту — так ли это важно? Если матери будет нужно самолично раздвигать ноги своей дочери для удачного кадра, чтобы однажды обрести бессмертие — так ли это важно? Если нужно будет сломать собственное чадо, переломить хрупкую и, в силу возраста, еще полую душу — так ли это важно?
«Смерть — это шлюха»Тринадцатилетнюю девочку Эву ее мать Ирина Ионеско превратила в эротическую фотомодель, сделав ее звездой богемных салонов 70-х годов прошлого века и объектом бесчисленных споров, то утихавших, то вновь вспыхивавших во все последующие годы. Можно ли считать, то, что делала Ирина, искусством или это была замаскированная под художественное творчество детская порнография? Бесчисленное количество судов, прошедших с тех пор по самым разным поводам, связанным с фотоальбомами или кинофильмами с участием юной Эвы, приносили самые разные, порой диаметрально противоположные, результаты. И окончательный ответ на этот вопрос, наверное, не будет получен никогда. Уж слишком по тонкой грани проходили тогда мать с дочерью, бросая откровенный вызов общественной морали даже в раскованные времена 70-х: а фильм «Maladoleczenza» (в русском переводе — «Распутное детство») итальянца Пьер Джузеппе Мурджиа вообще оказался одним из самых скандальных в истории мирового кино (похоронив, между делом, карьеру начинающего режиссера).
Но за всеми этими событиями и спорами: артистическими, судебными, морально-этическими — как-то потерялась судьба самой Эвы Ионеско. А между тем девочка выросла, стала актрисой, может быть не самой великой в мире, но вполне успешной и востребованной, но так и не смогла освободиться от скандального ореола, сопровождавшего необычное начало ее карьеры. Потому что «не девочка и не женщина» с обложек журналов и кадров кинофильмов уже никуда не денется, даже если сегодня пытаться в судебном порядке запретить их распространение. Другое дело, что ломая копья в бесконечных спорах, все оппоненты сосредоточивались на виртуальном образе, созданном Ириной Ионеско и упорно не желали (да и не могли) увидеть за ним саму Эву. И восполнить этот огромный пробел в дискуссии решила она сама, сняв «Мою маленькую принцессу» — фильм, целиком и полностью основанный на личных переживаниях и собственных ощущениях.
И пусть судьбы Анны и Виолетты Георгиу (Джорджу) в фильме не абсолютно совпадают с историей Ирины и Эвы Ионеско, сомнений в том, что картина автобиографична, не остается никаких. Достаточно посмотреть на образ, созданный Анамарией Вартоломеи, как две капли воды похожей на юную Эву. Не знаю, видела ли она киноработы своего прототипа, но, например, Флоранс из фильма «Journal d`une maison de correction» в исполнении самой Ионеско абсолютно идентична Виолетте из «My Little Princess». Нынешняя Эва Ионеско тщательно и с огромным терпением создала из Анамарии саму себя. Или, возможно, ту себя, какой она хотела бы девочку Эву видеть. Юную бунтарку, оказавшуюся между двух огней: своей матери, лепящей из дочери модель по своему образу и подобию, не считаясь с ее желаниями; и общественной моралью, не приемлющей стиль жизни Анны и Виолетты. Пройти посередине между этими Сциллой и Харибдой было бы сложно даже взрослому человеку — куда уж там ребенку, вынужденному играть во взрослые игры. Психика Виолетты находится на грани — но она остается сильным человеком, не давая себе эту грань перейти. Не позволяя любви к матери увлечь себя в бездну. Сохраняя эту любовь в своем сердце, но предпочитая держаться от ее объекта на расстоянии. Не позволяя драме превратиться в трагедию. Не знаю — сама ли Анамария Вартоломеи так сыграла свою героиню или этого смогла добиться от нее режиссер, но образ получился необыкновенно яркий, похожий на те, что создавала сама Эва Ионеско, и в то же время на порядок более глубокий.
Но от этого образа не было бы такой отдачи, если бы не Изабель Юппер в роли Анны. О гениальности французской актрисы сказано уже столько, что добавлять свои пять копеек в эти миллиарды просто бессмысленно. Можно только тихо (или громко — в зависимости от темперамента) аплодировать. Болезненно-яркая, не знающая компромиссов, живущая не одним днем даже — одной минутой, секундой, мигом, Анна Джорджу не может оставить равнодушным. Вместе с Виолеттой ее любишь и ненавидишь, ей посылаешь мысленные признания в любви и смеешься над нелепой вычурностью ее жизни, аплодируешь ее отчаянному броску против течения и осуждаешь за пренебрежение нормами морали. Такое впечатление, что сама Эва Ионеско смотрела на этот ураган в кадре замерев от восхищения. Анне в исполнении Изабель Юппер действительно можно все. Потому что она настоящий художник даже не в смысле фото или изобразительного искусства, где достижения Ирины Ионеско были все-таки сомнительны — она художник, чьим главным произведением стала собственная жизнь. А то, что одной из кистей на этом полотне оказалась ее дочь — всего лишь стечение обстоятельств. Но кисть зажила своей жизнью и, не переставая любить своего мастера, стала писать собственное полотно. Пусть это больно и даже жестоко — но другого пути для Виолетты / Эвы не было.
А что же проблема «можно / нельзя» и «детское порно»? А она в «Моей маленькой принцессе» остается на таком заднем плане, что и вспоминать-то о ней уместно разве что в контексте бесконечных разговоров. Самой Эве Ионеско она абсолютно неинтересна. Вступать в бесполезные споры режиссер не собирается, равно как и высказываться за или против. Фильм она сняла совершенно не об этом. И именно потому «Моя маленькая принцесса» получился таким искренним и неравнодушным, заставляющим совершенно иначе оценить ранние работы в кино самой Эвы, и просто сказать ей «спасибо». Хотя бы уже за то, что она есть…Не бывает черного и белого, хорошего и плохого. Не бывает добра и зла. Нет ничего, что предстает в единственной форме и не имеет вариаций под преломлением точки зрения. Ответы в глазах смотрящего. Являются ли фото полуобнаженной девочки искусством или порнографией, эстетикой или грязью. Действительно ли это художественный образ или продукт больной психики ее матери, основанный на материализме и расчете. Однозначного ответа так и не нашли, хоть прошла уже почти половина века с первой публикации. Ясно одно, происходя от старославянского «искоусъ», термин искусство впитал в себя его трактовку, как «истязание или пытка». И в конкретном случае, можно прочувствовать это каждой клеткой. Но если истязание рождает красоту, разве оно того не стоило?..
В материале использованны цитаты из фильма и отзывы Alexandrinnne, SinInGrin & oldys с Кинопоиск.ру.